Дмитрий Серов: «Возможно, самая ценная моя работа еще не написана»

— Все началось с моего любопытства к истории. Эта наука мне всегда была интересна. Но вообще я окончил школу с углубленным английским, некоторое время был порыв стать литературным переводчиком, но идея не получила развития, интерес к истории был сильнее. И вот на протяжении уже более 25 лет я связан с ней.

— Конечно! Свой исследовательский путь я начинал с общеисторических вопросов. Но дело в том, что, когда я учился, история была крайне идеологизирована, и чем более современной она была, тем более жесткому прессу подвергалась. Заниматься объективными исследованиями было невозможно, поэтому я избрал тему средневековья, начал изучать проблематику XVII века, а потом и XVIII. В исторической аспирантуре в Ленинграде я написал первую серьезную работу — кандидатскую диссертацию на тему, посвященную временам Петра I.Тогда я понял, что этот период мне особенно интересен, и начал изучать его глубже. Сначала тематика была связана с историей духовной жизни тех лет, потом интересы переместились на персонажей того времени: я занялся реконструкцией биографий исторических личностей, позже от людей перешел к органам и учреждениям. На этом и остановился, последние лет 15 мои научные работы — об истории права и российской государственности. В центре всего этого история правоохранительных и судебных органов.

— Потому что эта тематика невероятно интересная, в ней огромные лакуны и большое количество неизученных вопросов. Также желание заниматься этой тематикой мотивировано работами, которые выходят из-под пера ведомственных историков: они некачественные, не в полной мере научные и не закрывают лакуны. И чем дольше я занимался этой проблематикой, тем больше поражался, сколько всего не изучено и почему этим никто не занимался до меня. Сегодня появились ученые, которые начали исследовать эту тематику, но рискну сказать, что все-таки ведущей среди профильных кафедр России по разработке проблематики истории правоохранительных и судебных органов является кафедра теории и истории государства и права НГУЭУ. Таких углубленных и разнообразных работ по этой теме больше ни на одной кафедре в России не проводится. Здесь наша кафедра передовая на федеральном уровне.

— Источников и правда мало. Их дефицит связан с тем, что большое количество ценной документации погибло в кремлевском пожаре 1737 года. Те же документы, которые удалось спасти, в перепутанном виде отправились в разные архивы и фонды по всей стране. При написании научных работ я обращаюсь к этим архивам. Работа с ними невероятно увлекательная. Я бы сравнил ее с экспериментами в естественных науках: то, что ученые открывают в ходе эксперимента, — аналог работы с архивными документами: только догадываешься, что можешь найти, а порой — даже не представляешь.

— Пишу, у меня есть ряд сквозных работ с XVIII по XX века. С современностью работать проще, многие документы опубликованы, и их можно найти в интернете. До сих пор, когда я занимаюсь исследованием по современному периоду, меня изумляет доступность многих документов. Не исключаю, что когда-то я буду изучать этот период подробнее.

— Я люблю это дело. 

Когда я учился в университете, у филологов-словесников высшей мечтой было найти утраченный подлинник «Слова о полку Игореве». Представляете, какое открытие это было бы! Так и у меня есть ряд документов, которые мне хотелось бы найти. Один из документов — уголовное дело по обвинению главы первой следственной канцелярии России князя Михаила Волконского. Дело очень интересное, хранилось оно в личном сундуке Петра I, позже его передали на государственное хранение. В 1727 году след документа затерялся. Я очень хочу его найти, у меня даже есть ощущение, что это меня где-то ждет. То есть для меня уголовное дело Михаила Волконского — это как подлинник «Слова о полку Игореве». Понимаете, как интересно этим всем заниматься? Выкладывание мозаик судеб людей, органов — очень увлекательное занятие.

—Я не могу сказать, какая из работ оставит наибольший след или будет особенно интересна потомкам. Возможно, такая работа мной еще не написана, а возможно, это какая-то из давних работ. Например, бесспорно выдающаяся докторская диссертация дореволюционного историка Василия Ивановича Веретенникова, посвященная истории прокуратуры России XVIII века, оказалась напрочь забыта, а его магистерская работа (в нынешнем понимании — кандидатская), посвященная Тайной канцелярии, в постсоветской России переиздавалась уже три раза. Удивительно. Казалось бы, магистерская, но вызвала такой интерес.

— У любого исследователя есть эмоциональное отношение к своим работам. Я бы выделил несколько таких своих работ. Почти 20 лет назад мне посчастливилось сделать открытие: совершенно случайно я обнаружил высший судебный орган времен правления Петра I — Вышний суд. О нем не пишут ни в каких учебниках, этот факт еще не утвердился в широкой научной общественности. А между тем, этот суд функционировал целых три года!

Есть исследование, связанное с «майорскими» следственными канцеляриями Петра I, и оно тоже с занимательным сюжетом. Этой темой до меня занимался упомянутый уже Василий Веретенников, мне же удалось еще глубже изучить этот вопрос и сделать важные открытия. Для меня эта тема живая, я думаю, что еще буду ей заниматься.

Думая о своих трудах, я вспоминаю участие в проекте по публикации научных трудов забытого историка права Николая Алексеевича Вознесенского. Очень сложная была судьба у исследователя: он пережил необоснованное непризнание коллег, блокаду Ленинграда. После войны Николай Алексеевич планировал защитить докторскую, посвященную законотворческому процессу в России Петровских времен, но не успел — скончался в 1948 году от последствий блокады. По счастливой случайности в отделе рукописей Российской национальной библиотеки я нашел рукопись его докторской монографии, изучил ее, понял, что она в полной мере сохранила научную ценность, и решил ее издать. Было много проблем с ее публикацией, дело тянулось четыре года, но мне удалось добиться того, чтобы работа Николая Алексеевича вышла в свет.

— Люблю походы в книжные магазины, особенно — букинистические. Там я теряю ощущение времени. Был эпизод, когда я несколько часов провел в магазине, а близкие меня потеряли!

Есть у меня еще слабость, но она, скорее, виртуальная… Я люблю оружие. Это, наверное, ностальгия по временам, когда я служил в армии. Представляете, до сих пор помню даже номер своего табельного оружия. Если есть возможность, всегда посещаю музейные экспозиции, посвященные оружию.

— Моя память — не пример таланта! Но я знаю того, у кого изумительная память. Это мой отец. Родители учились вместе в медицинском институте, и мама рассказывает, что отец мог на экзамене дословно воспроизвести до 10 страниц учебника! Моя же память — подарок отца, а также результат преподавания, ведь оно помогает структурировать, систематизировать информацию.