06.12.2017
— Евгений Аркадьевич, каковы интересы Всемирного фонда дикой природы в сфере образования в Сибири?
— Каких-то особых интересов нет, но есть несколько активно развивающихся задач. Самая очевидная — поиск и формирование кадров, которые позже смогут у нас работать. WWF России — сравнительно небольшой работодатель: у нас около 135 штатных сотрудников, но наша работа имеет большое значение для страны, поэтому нам важно, чтобы каждый человек был «звездочкой». При этом в московском офисе требуются люди, которые уже себя проявили в науке, управлении, в практике или в бизнесе, которые имеют высшее образование, ученую степень... Наиболее эффективный способ стать сотрудником WWF — это прийти работать в наш региональный офис. В Сибири находятся три наших отделения, в некоторых из них есть out posted staff — сотрудники, которые работают на постоянной основе, но в других городах. И нам необходимы сильные кандидаты на эти позиции — для тех, кто хочет работать в фонде, для студентов НГУЭУ, это в том числе и возможность заявить о себе. Вообще, по моему опыту, активность сотрудничества с тем или иным вузом во многом определяется инициативой самих студентов. Например, у нас в руководстве много выпускников биофака МГУ, но уже давно с родного факультета к нам редко приходят выпускники в качестве сотрудников и стажеров, зато с факультета государственного управления МГУ и из Высшей школы экономики регулярно есть стажеры. Сразу скажу: мы не принимаем на практику всех желающих — это зависит от вместимости наших офисов, не все из них для этого адаптированы. Ваши студенты могут выбрать любой офис, связаться с ним и уточнить, есть ли позиция практиканта.
— Какие перспективы открываются перед практикантами WWF?
— Помимо трудоустройства в фонд есть возможность продолжить сотрудничество в качестве внештатного сотрудника. Некоторые из тех, кто проработал у нас 2–3 года внештатно, потом устраиваются на престижные позиции в консалтинговые и аудиторские компании — типа KPMG. Так что те, кто хорошо впишется, могут закрепиться у нас или достигнуть успеха в других организациях.
— Соглашение, которое заключено между НГУЭУ и WWF России, включает в себя экспертизу образовательной программы «Экология и природопользование». На что, на ваш взгляд, нужно обращать внимание при составлении программ по этому направлению?
— Крайне важно учитывать требования и стандарты корпоративной экологической ответственности и устойчивости природопользования, передовые международные стандарты отрасли и то, как они достигаются. Также при «выращивании» кадров крайне важно понимать, что современные рынки глобальны, и попытка «сделать» экономиста для целлюлозно-бумажного производства Средней Сибири бессмысленна, потому что завтра окажется, что никто не хочет платить за варку дорогой и «длинной» хвойной целлюлозы, если современные технологии позволяют получать бумагу примерно такого же качества из быстрорастущего эвкалипта. Дело в том, что срок выращивания эвкалипта сейчас сократился с 30 до 15 лет, а сосну на севере не заставишь принять товарный вид раньше, чем через 60–80 лет. И когда идет речь про экономику природопользования, нужны специалисты, которые видят глобальную современную картину и знают, как конкурировать на мировых рынках. Нужны выпускники, которые понимают, что мир старых советских моделей природопользования, которые ориентировались на валовой объем продукции, а не на ее стоимость, — этот мир просто больше не существует. Для современного специалиста важно видение рынков, их устройства и понимание того, что экологическая безопасность и ответственность — это мейнстрим конкуренции XXI века.
Важно понимать тенденции и использовать их как потенциальные конкурентные преимущества. Приведу пример: года два–три назад мы были в Чили и встречались с руководством крупной компании Arauco, которая в течение последнего десятилетия скупала целлюлозно-бумажные и лесоперерабатывающие производства в США и Канаде. Нам было интересно посмотреть, как люди сумели свою слабость превратить в силу. Меня потрясло, что у них до 30% прибыли дает продажа электроэнергии, полученной от переработки отходов древесины. Вот как их рассматривать в такой ситуации — как энергопотребляющую компанию или энергогенерирующую?
Еще один удивительный момент: мы с директором завода пили отработанную воду прямо из трубы! Конечно, для нас не останавливали производство, но вода прошла настолько хорошую очистку, что стала пригодной для питья — и даже неприятного запаха у нее не было. Производство целлюлозы тоже максимально оптимизировано: продукция сразу из машины поступает в вагоны на рельсах, из вагонов — в трюмы теплоходов, которые доставляют ее в Китай и другие страны. То есть ценовая конкуренция идет не за счет пренебрежения экологическими факторами, а за счет снижения стоимости логистики и доставки. У нас же, к сожалению, никто этого не понимает.
Например, на III российско-финском саммите по лесам Финляндию пытались «прогнуть» под согласование «Северного потока-1» с помощью введения практически запретительной экспортной пошлины на «круглую» древесину. В принципе, идея введения данного формально барьера была обоснована. Но при этом рыночные реалии мы проигнорировали: финны отказались инвестировать в строительства ЦБК в России при таких условиях, решив, что найдут более выгодное предложение — и нашли. В итоге все инвестиции, за которые Россия якобы боролась, ушли в Уругвай. Поэтому крайне важно непредвзято просчитывать и учитывать все свои шаги.
— Несколько лет назад WWF впервые провел исследование экоследа субъектов Российской Федерации и продолжает изучать этот вопрос. Согласно полученным данным, запасы биоемкости в Сибири достаточно высоки — то есть, в целом состояние экологической среды благоприятное. Значит ли это, что сибиряки могут пока ни о чем не беспокоиться?
— Вот эта распространенная точка зрения очень опасна. Во многом благодаря Сибири Россия является одним из четырех крупнейших экологических доноров в мире. Сибирский федеральный округ — федеральный округ с самой большой биоемкостью в нашей стране. 42% всей биоемкости округа сосредоточено в Красноярском крае, включая 89% водных биоресурсов и 37% лесных экосистем. Алтайский край, занимающий лишь 3% площади СФО, обладает наибольшими ресурсами биоемкости пахотных земель — 5,4 миллиона глобальных гектаров (гга). У нас много природных ресурсов, много мест, где можно гадить — на такой территории это вроде бы не так уж и заметно. К тому же загрязняющие производства сконцентрированы на 40% территории страны. В результате размер экологического следа у нас чуть ли не в три раза больше, чем в среднем по миру, а 16% населения России проживает на территориях, загрязненных выше среднего. Это плохо. Так мы можем превратиться в экодолжника — если это случится, мы потеряем наше глобальное конкурентное преимущество, поскольку станем зависеть от импорта возобновляемых биоресурсов из-за рубежа. Важно, чтобы мы оставались экологическим донором и получали от этого статуса экономические дивиденды, какие в обозримом будущем, скорее всего, будут получать Бразилия и Канада.
— А учитывая объемы и уровень развития промышленности, насколько зависит состояние окружающей среды от каждого отдельного человека? Что может сделать или не делать среднестатистический житель мегаполиса, чтобы улучшить состояние окружающей среды?
— Это очень правильный и своевременный вопрос. Ожидается, что к 2050 году в городах будет проживать 89% всего населения Земли, которое, по прогнозам, достигнет к этому времени 10 миллиардов человек. Однако уже сегодня некоторые города потребляют больше ресурсов, чем создают экосистемы целых стран. Например, потребности такого города, как Афины, составляют 122% биоресурсов всей Греции. И все же именно в городах можно сформировать экологически устойчивый образ жизни. Около 70% экоследа человека — это потребление домохозяйств.
Грубо говоря, банки начнут более строго оценивать экологические риски невозврата кредитов и инвестиций, будут проверять данные о выбросах загрязняющих веществ, потреблении электроэнергии на единицу продукции и т. п. А производитель, поставленный в такие условия, начнет думать, как хороший эколог.
Наша академия, Гость номера
Евгений Шварц: «Попытка ориентироваться на старые модели природопользования — угроза для России»
В конце апреля НГУЭУ подписал соглашение о сотрудничестве с Всемирным фондом дикой природы (WWF). Что необходимо учитывать при подготовке современных экологов и как студентам НГУЭУ пройти практику в фонде, «Нашей Академии» рассказал директор по природоохранной политике WWF России доктор географических наук Евгений Шварц.
— Евгений Аркадьевич, каковы интересы Всемирного фонда дикой природы в сфере образования в Сибири?
— Каких-то особых интересов нет, но есть несколько активно развивающихся задач. Самая очевидная — поиск и формирование кадров, которые позже смогут у нас работать. WWF России — сравнительно небольшой работодатель: у нас около 135 штатных сотрудников, но наша работа имеет большое значение для страны, поэтому нам важно, чтобы каждый человек был «звездочкой». При этом в московском офисе требуются люди, которые уже себя проявили в науке, управлении, в практике или в бизнесе, которые имеют высшее образование, ученую степень... Наиболее эффективный способ стать сотрудником WWF — это прийти работать в наш региональный офис. В Сибири находятся три наших отделения, в некоторых из них есть out posted staff — сотрудники, которые работают на постоянной основе, но в других городах. И нам необходимы сильные кандидаты на эти позиции — для тех, кто хочет работать в фонде, для студентов НГУЭУ, это в том числе и возможность заявить о себе. Вообще, по моему опыту, активность сотрудничества с тем или иным вузом во многом определяется инициативой самих студентов. Например, у нас в руководстве много выпускников биофака МГУ, но уже давно с родного факультета к нам редко приходят выпускники в качестве сотрудников и стажеров, зато с факультета государственного управления МГУ и из Высшей школы экономики регулярно есть стажеры. Сразу скажу: мы не принимаем на практику всех желающих — это зависит от вместимости наших офисов, не все из них для этого адаптированы. Ваши студенты могут выбрать любой офис, связаться с ним и уточнить, есть ли позиция практиканта.
— Какие перспективы открываются перед практикантами WWF?
— Помимо трудоустройства в фонд есть возможность продолжить сотрудничество в качестве внештатного сотрудника. Некоторые из тех, кто проработал у нас 2–3 года внештатно, потом устраиваются на престижные позиции в консалтинговые и аудиторские компании — типа KPMG. Так что те, кто хорошо впишется, могут закрепиться у нас или достигнуть успеха в других организациях.
— Соглашение, которое заключено между НГУЭУ и WWF России, включает в себя экспертизу образовательной программы «Экология и природопользование». На что, на ваш взгляд, нужно обращать внимание при составлении программ по этому направлению?
— Крайне важно учитывать требования и стандарты корпоративной экологической ответственности и устойчивости природопользования, передовые международные стандарты отрасли и то, как они достигаются. Также при «выращивании» кадров крайне важно понимать, что современные рынки глобальны, и попытка «сделать» экономиста для целлюлозно-бумажного производства Средней Сибири бессмысленна, потому что завтра окажется, что никто не хочет платить за варку дорогой и «длинной» хвойной целлюлозы, если современные технологии позволяют получать бумагу примерно такого же качества из быстрорастущего эвкалипта. Дело в том, что срок выращивания эвкалипта сейчас сократился с 30 до 15 лет, а сосну на севере не заставишь принять товарный вид раньше, чем через 60–80 лет. И когда идет речь про экономику природопользования, нужны специалисты, которые видят глобальную современную картину и знают, как конкурировать на мировых рынках. Нужны выпускники, которые понимают, что мир старых советских моделей природопользования, которые ориентировались на валовой объем продукции, а не на ее стоимость, — этот мир просто больше не существует. Для современного специалиста важно видение рынков, их устройства и понимание того, что экологическая безопасность и ответственность — это мейнстрим конкуренции XXI века.
В мире сейчас изменяется структура природопользования, но это не угроза для экономики России. Угроза — это попытка ориентироваться на старые модели природопользования и продукции, которые в скором времени не будут иметь спроса.
Важно понимать тенденции и использовать их как потенциальные конкурентные преимущества. Приведу пример: года два–три назад мы были в Чили и встречались с руководством крупной компании Arauco, которая в течение последнего десятилетия скупала целлюлозно-бумажные и лесоперерабатывающие производства в США и Канаде. Нам было интересно посмотреть, как люди сумели свою слабость превратить в силу. Меня потрясло, что у них до 30% прибыли дает продажа электроэнергии, полученной от переработки отходов древесины. Вот как их рассматривать в такой ситуации — как энергопотребляющую компанию или энергогенерирующую?
Еще один удивительный момент: мы с директором завода пили отработанную воду прямо из трубы! Конечно, для нас не останавливали производство, но вода прошла настолько хорошую очистку, что стала пригодной для питья — и даже неприятного запаха у нее не было. Производство целлюлозы тоже максимально оптимизировано: продукция сразу из машины поступает в вагоны на рельсах, из вагонов — в трюмы теплоходов, которые доставляют ее в Китай и другие страны. То есть ценовая конкуренция идет не за счет пренебрежения экологическими факторами, а за счет снижения стоимости логистики и доставки. У нас же, к сожалению, никто этого не понимает.
Например, на III российско-финском саммите по лесам Финляндию пытались «прогнуть» под согласование «Северного потока-1» с помощью введения практически запретительной экспортной пошлины на «круглую» древесину. В принципе, идея введения данного формально барьера была обоснована. Но при этом рыночные реалии мы проигнорировали: финны отказались инвестировать в строительства ЦБК в России при таких условиях, решив, что найдут более выгодное предложение — и нашли. В итоге все инвестиции, за которые Россия якобы боролась, ушли в Уругвай. Поэтому крайне важно непредвзято просчитывать и учитывать все свои шаги.
— Несколько лет назад WWF впервые провел исследование экоследа субъектов Российской Федерации и продолжает изучать этот вопрос. Согласно полученным данным, запасы биоемкости в Сибири достаточно высоки — то есть, в целом состояние экологической среды благоприятное. Значит ли это, что сибиряки могут пока ни о чем не беспокоиться?
— Вот эта распространенная точка зрения очень опасна. Во многом благодаря Сибири Россия является одним из четырех крупнейших экологических доноров в мире. Сибирский федеральный округ — федеральный округ с самой большой биоемкостью в нашей стране. 42% всей биоемкости округа сосредоточено в Красноярском крае, включая 89% водных биоресурсов и 37% лесных экосистем. Алтайский край, занимающий лишь 3% площади СФО, обладает наибольшими ресурсами биоемкости пахотных земель — 5,4 миллиона глобальных гектаров (гга). У нас много природных ресурсов, много мест, где можно гадить — на такой территории это вроде бы не так уж и заметно. К тому же загрязняющие производства сконцентрированы на 40% территории страны. В результате размер экологического следа у нас чуть ли не в три раза больше, чем в среднем по миру, а 16% населения России проживает на территориях, загрязненных выше среднего. Это плохо. Так мы можем превратиться в экодолжника — если это случится, мы потеряем наше глобальное конкурентное преимущество, поскольку станем зависеть от импорта возобновляемых биоресурсов из-за рубежа. Важно, чтобы мы оставались экологическим донором и получали от этого статуса экономические дивиденды, какие в обозримом будущем, скорее всего, будут получать Бразилия и Канада.
— А учитывая объемы и уровень развития промышленности, насколько зависит состояние окружающей среды от каждого отдельного человека? Что может сделать или не делать среднестатистический житель мегаполиса, чтобы улучшить состояние окружающей среды?
— Это очень правильный и своевременный вопрос. Ожидается, что к 2050 году в городах будет проживать 89% всего населения Земли, которое, по прогнозам, достигнет к этому времени 10 миллиардов человек. Однако уже сегодня некоторые города потребляют больше ресурсов, чем создают экосистемы целых стран. Например, потребности такого города, как Афины, составляют 122% биоресурсов всей Греции. И все же именно в городах можно сформировать экологически устойчивый образ жизни. Около 70% экоследа человека — это потребление домохозяйств.
Сколько угодно можно ругать загрязняющие производства, но в конечном счете часть ответственности лежит и на конкретном потребителе. Если каждый будет думать, насколько экологично то, что он покупает, то возрастет конкуренция между «хорошими» и «плохими», первые будут получать дополнительные преимущества, вторые же попадут под удар падения платежеспособного спроса.
Грубо говоря, банки начнут более строго оценивать экологические риски невозврата кредитов и инвестиций, будут проверять данные о выбросах загрязняющих веществ, потреблении электроэнергии на единицу продукции и т. п. А производитель, поставленный в такие условия, начнет думать, как хороший эколог.
Юлия Торопова,
Светлана Чарочкина
Светлана Чарочкина
Наша академия, Гость номера